Само послание было передано Елене Ивановне Рерих при второй встрече Рерихов с Учителями, которая состоялась в 1924 году в Индии, а именно, в индийском княжестве Сикким, в Дарджилинге. (Первая встреча произошла в Лондоне в 1920 г.)

        Встреча с Учителем на физическом плане отнюдь не означает, что вы видите Учителя в его физическом теле. Дело в том, что практически невозможно отличить физическое тело Учителя от его астрального тела. Как вы знаете, не каждый человек в состоянии выдержать огненные вибрации физического проводника Учителя. Поэтому Он пользуется им в исключительных случаях. Но разве столь уж важно для нас: в каком именно - физическом или уплотнённо-астральном - облике предстанет перед нами Учитель? Главное - созреть для этой встречи. Главное, чтобы она состоялась.

        О предстоящей встрече Рерихи были уведомлены заранее. Правда, несколько смущало то обстоятельство, что назначена она была в очень людном месте недалеко от храма. Но точно так же, как и в Лондоне, в назначенный час толпа неожиданно рассеялась и никто не мешал беседе. По утверждению Елены Рерих, это было следствием мысленного приказа Учителя. А беседа была продолжительной и обстоятельной. Была чётко определена главная цель предстоящей миссии Рерихов: Москва, вручение советскому правительству послания гималайских Махатм, переговоры от имени тех же Махатм. Такого рода посольство снаряжается лишь один раз в столетие. Каждый народ оповещаем лишь один раз! - так сказано в Агни Йоге.

        Но не только в Россию должен был отправиться Рерих. Он взял нa себя миссию в качестве посла Белого Братства посетить двадцать семь стран мира, неся в каждую страну один и тот же призыв к единению, причём единение это мыслилось прежде всего на базе сближения культур. Собственно, ставший впоследствии знаменитым лозунг «Мир через Культуру» прозвучал впервые во время встречи с Учителями в Дарджилинге.

        В июне 1926 года, выполняя поручение Махатм, Рерихи, Елена Ивановна, Николай Константинович, Юрий Николаевич, приехали в Москву. Как и планировалось заранее, в Москве к ним присоединились Зинаида Григорьевна и её муж. Они должны были сопровождать Рерихов в их поездке на Алтай. Для этой цели было закуплено и упаковано в ящики соответствующее снаряжение: походные вещи, тёплая одежда, медикаменты. Вот почти дословный рассказ Зинаиды Григорьевны о событиях того времени:

        «Мы жили в центре, в гостинице, название которой я запамятовала; кажется, называлась она Большой Московской. Елена Ивановна Рерих ни в каких официальных московских встречах не участвовала, так как сильно болела из-за тяжёлой атмосферы большого города. Этим занимались Николай Константинович и Юрий Николаевич. Иногда они брали с собою меня. Надежда Константиновна Крупская запомнилась мне в основном своим внешним видом: простоволосая, скромно одетая. Беседовали о проблемах образования и воспитания, но детали беседы я совершенно забыла.

        А вот Луначарский запечатлелся в моей памяти гораздо ярче. Разговор с ним получился живым, доверительным. Я даже рискнула попросить его помочь мне приобрести икону Преподобного Сергия. Через несколько дней я получила от него в подарок икону. Кстати, Луначарский предложил Рериху возвратиться на родину и обещал ему пост комиссара просвещения РСФСР.

        Николай Константинович отвечал, что для него это исключено, что у него на ближайшие годы совершенно иные планы. Надо сказать, что самые большие надежды Рерихи возлагали на тогдашнего комиссара иностранных дел Чичерина. Елена Ивановна говорила, что у него тонкая психическая организация и что он обладает чуткой восприимчивостью к происходящему. На встрече с Чичериным я не была. Но отлично помню Николая Константиновича и Юрия, только что возвратившихся от Чичерина. У Николая Константиновича был хмурый подавленный вид.

        Вдова Ленина. Луначарский. Чичерин. Как вы понимаете, это были наиболее интеллигентные представители советского правительства, но, как вскоре выяснилось, серьезного влияния на положение дел в стране они не имели. А с теми, кто имел, Рерихи не намеревались встречаться. Однако информация о Рерихах, очевидно, достигла самых верхов. И вот, это было уже к концу нашего пребывания в Москве, позвонили от Дзержинского. Тот изъявил желание лично побеседовать с Рерихами.

        Отказаться от встречи было невозможно. Нехотя Николай Константинович и Юрий отправились на Лубянку. А дальше произошло следующее. Рерихи сидят в приёмной. Ждут. Проходит полчаса, час. Они вдруг замечают, что начинается какая-то беготня. Мелькают взволнованные и испуганные лица. Выходит секретарь. Извиняется.

        Говорит: «Поезжайте обратно. Приёма сегодня не будет».

        А назавтра мы узнали о скоропостижной смерти Дзержинского. Он умер в тот момент, когда Рерихи находились у него в приемной. Но на этом история не кончилась. Получилось так, что с нашего балкона мы наблюдали, как хоронили Дзержинского. Траурная процессия шла медленно, и мы имели возможность рассмотреть членов правительства, несущих гроб. Угадали Троцкого, угадали Сталина, они шли рядом. Во всём этом было, право, что-то фантастическое! На другой день после похорон Дзержинского мы уезжали из Москвы. Казанский вокзал. Агент, сопровождающий нас, суетится возле нас и умоляет: «Говорите, господа, только по-английски. Только по-английски. Иначе с таким огромным багажом вас не посадят».

        Мы вняли его совету и благополучно погрузились в поезд. Отъехав, мы вздохнули с чувством облегчения, потому что, честно говоря, после звонка Дзержинского ощущение тревоги не покидало нас».

        К сожалению, каких-то осязаемо видимых результатов миссия Рериха не дала. В России он столкнулся с непониманием. В Англии - с ненавистью. Единственная страна, которая отнеслась к нему доброжелательно - Франция. Но, естественно, погоды она сделать не могла.

        Дзержинский являл пример человека с высоким уровнем нравственного развития. Об этом свидетельствуют некоторые цитаты из его писем, приведённые ниже. Вполне возможно, он был учеником Духовной Иерархии Земли по линии Первого Луча Воли и Могущества, при этом не осознавая этого своим рассудочным умом. Можно сказать, что он был начальным посвящённым Советского эгрегора. Так как его Личность ещё не была в достаточной степени подчинена его Душе, его возможные жёсткие, неправильные меры в отношении посланников могли сыграть роковую роль в его дальнейшем духовном развитии. Чтобы этого не произошло, Душа «отозвала» личность из воплощения, лишив её физического тела. Таким образом, не произошло событие, которое могло фатально отразиться не только на Карме самого Дзержинского, но и на дальнейшей судьбе советского строя в России.

        «Счастье - это не жизнь без забот и печалей, счастье - это состояние души...»

        «Я помню вечера в нашей маленькой усадьбе, когда мать при свете лампы, - а за окном шумел лес, - рассказывала о том, какие контрибуции налагались на население, каким оно подвергалось преследованиям, как его донимали налогами.

        Уже тогда моё сердце и мозг чутко воспринимали всякую несправедливость, всякую обиду, испытываемую людьми, и я ненавидел зло.

        Я благославляю свою жизнь и чувствую в себе нашу мать и всё человечество. Они дали мне силы стойко переносить все страдания. Мама наша бессмертна в нас... она дала мне душу, вложила в неё любовь, расширила моё сердце и поселилась в нём навсегда».

        Вот что писал Феликс Эдмундович жене Софье из одиночки Варшавской цитадели о воспитании сына:

        «Не тепличным цветком должен быть Ясь. Он должен обладать всей диалектикой чувств, чтобы в жизни быть способным к борьбе во имя правды, во имя идей. Он должен в душе обладать святыней более широкой и более сильной, чем святое чувство к матери или к любимыи близким, дорогим людям. Он должен суметь полюбить идею, - то, что объединит его с массами, то, что будет озаряющим светом в его жизни.

        ...Он должен понять, что и у тебя, и у всех окружающих его, к которым он привязан, которых он любит, есть возлюбленная святыня, сильнее любви к ребёнку, любви к нему, святыня, источником которой является и он, и любовь, и привязанность к нему. Это святое чувство сильнее всех других чувств, сильнее своим моральным наказом: «Так тебе следует жить, и таким ты должен быть». Сознание этого долга, как и всякого, связанного с чувством, нельзя внушить, действуя только на разум...»

        «Любовь к ребёнку, как и всякая великая любовь, становится творческой и может дать ребёнку прочное истинное счастье, когда она усиливает размах жизни любящего, делает из него полноценного человека, а не превращает любимое существо в идола...

        Любовь, которая обращена лишь к одному лицу и которая исчерпывает в нём радость жизни, превращая всё остальное лишь в тяжесть и муку, - такая любовь несёт в себе яд для обоих...»

        «Все наши страдания кажутся мелочью, ибо они не могут уже измельчить наших душ. Единственное счастье человека - это уметь любить и, благодаря этому, уловить идею жизни в её вечном движении. И я благославляю судьбу мою и судьбу всех дорогих мне за то, что она дала нам это сокровище».